Когда я писал газетную статью о Леонидовке, более всего сожалел о том, что Евгений Леонидович Полин по каким-то одному ему ведомым причинам выбрал для названия дачного посёлка не своё имя, а имя своего отца. Леонидовка, конечно, красивое название, но мы ведь ничего не знаем об этом Леониде. И, скорее всего, так никогда и не узнаем. Получалось, что фактически мы ни на шаг не продвинулись в разгадке тайны имени, узнав лишь общие сведения о том, кто присвоил дачному поселку имя своего отца. Но ведь без конкретной информации о человеке его имя ничего не значит.
Тень Леонида
В статье «Белые пятна минувшей действительности» про отца Евгения Леонидовича Полина я написал, что человек, именем которого названа Леонидовка, для нас ничем не примечателен. Написал так просто, потому что мы не знаем ни одной, даже незначительной детали биографии Леонида Полина. В отклике потомков на ту самую статью содержался если не упрек, то нотка сожаления, ведь, по их сведениям, этот самый Леонид был человеком заслуженным, хотя достоверных сведений о нём и у них имелось весьма немного. Среди этих немногих, в первую очередь, указывалась его могила на 14-м участке старинного Ваганьковского кладбища в Москве. Сопоставив данные, полученные от потомков, с другими доступными мне источниками информации, я приступил к поискам на местности.
Как и предполагалось, захоронение Леонида Полина нашлось довольно быстро. Слева от центральной аллеи Ваганьковского кладбища стоит чугунный крест старой отливки, к которому прикреплена медная пластинка с хорошо читаемой надписью: «Полин Леонид Александрович. Скончался в 1879 году. Герой Шипки и Плевны». Теперь понятно, откуда происходит версия потомков о Леониде Полине как о заслуженном человеке и даже полном георгиевском кавалере. Но всё оказалось не так просто.
Сразу же бросилось в глаза, что медная пластинка с надписью не очень давнего происхождения – видимо 40-50-х годов прошлого века, но никак не 1879-го, хотя сам крест, похоже, из тех далёких времен. Но главное было даже не это. Рядом с массивным крестом Леонида стояло не менее внушительное каменное надгробие, на котором было выбито: «Евгений Александрович Полин. Скончался 12 марта 1884 года на 34-м году. Дорогому мужу от любящей его жены». Так появилась ещё одна версия, в честь кого был назван дачный посёлок. Как говорится, вот тебе Евгений («Женино»), а вот тебе – Леонид («Леонидовка»). Однако история – барышня хитрая, она любит запутывать следы, и чтобы не заблудиться в двух-трёх соснах (читай - версиях), следует всегда внимательно относиться к деталям.
Мы уже знаем, что Леонид, как и его брат Евгений, были незаконнорожденные и отчество своё получили по имени их крёстного отца – художника Александра Ястребилова. Евгений был старше Леонида года на два-три. Интересно, что его имя переводится с греческого как благородный, знатный. Это дополнительно подтверждает версию о том, что его отцом (так же, как и всех детей Пелагеи Суслиной) мог быть князь Михаил Николаевич Голицын, являвшийся по завещанию 1863 года одним из опекунов несовершеннолетних мальчиков.
По счастью, про другого сына крестьянки и князя Голицына – Леонида – в домашнем архиве семьи Полиных имеется куда больше сведений, возможно, по причине того, что Леонид Александрович Полин за свою короткую жизнь прошёл, что называется, огонь и воду, так как был участником боевых действий. Надпись на медной пластине могильного креста сообщает, что Леонид Полин – «герой Шипки и Плевны». Надпись эта требует пояснения.
Речь идёт о двух самых кровопролитных сражениях русско-турецкой войны 1877-1878 годов. Это была война за освобождение южных славян от османского ига, и архивные документы подтверждают, что Леонид Александрович Полин принимал в ней участие. Дело в том, что сохранилось собственноручно написанное им завещание перед отправкой на войну. Датировано оно 9 августа 1877 года. В этом документе Леонид записан рядовым 1-го лейб-гренадерского Екатеринославского Его Величества полка. Набирали в этот полк не обычных рекрутов, как в другие гвардейские части, а уже послуживших и особо отличившихся воинов.
Согласно архивным данным, действительно этот полк в августе 1877 года находился во временном подмосковном военном лагере, где проходил «доукомплектование по штатам военного времени». Правда, сражение при Плевно, в котором, судя по записи на медной пластине, участвовал рядовой Леонид Полин, состоялось 18 июля 1877 года, когда, судя по тексту завещания самого Л. А Полина, он ещё находился в сборном лагере и весьма далеко от линии фронта.
К тому же 1-й Екатеринославский полк участвовал в войне не на Балканском театре военных действий, где и происходили сражения при Шипке и Плевно, а на Кавказском фронте, где отличился при штурме турецкой крепости Карс. Ни в списке георгиевских кавалеров «за дело при Плевно», ни среди общего списка (46 тысяч) солдат и офицеров, удостоенных за эту войну георгиевских крестов, Леонида Полина нет. Нет, хотя в семьях его потомков и сохранилась, как мы теперь уже понимаем, легенда о полном георгиевском кавалере, герое Шипки и Плевны.
Скорее всего, Леонид Александрович действительно воевал, но не на Балканах, а на Кавказе. Не исключено, что за свои подвиги он мог быть отмечен не георгиевским крестом, а поощрён каким-либо другим образом. Один из его потомков уже в советские времена и, видимо, со слов своего отца или деда записал следующую версию возвращения Леонида Полина с турецкого фронта: «Когда воинский эшелон был недалеко от Москвы, молодые кавалеры на полустанке побежали в ресторан, а когда поезд тронулся, они догоняли его и цеплялись на ходу. Мой прадед сорвался и попал под поезд».
По тем же записям супруга Леонида Полина, Александра Ивановна, с малолетними детьми среди прочих москвичей встречала на Курском вокзале эшелон с фронтовиками. Перед самым прибытием состава к великому князю, возглавлявшему официальную делегацию, подошёл адъютант и что-то полушёпотом сказал ему, показывая на Александру Ивановну Полину. Приняв доклад, великий князь подошёл к ней и выразил соболезнование, как было сказано, «в связи с трагической и случайной гибелью её мужа». Так этот эпизод сохранился в семейных хрониках рода Полиных. Возможно, что так это событие запечатлелось в детской памяти нашего главного героя, которому ко времени гибели его отца уже исполнилось шесть лет, и он вполне мог присутствовать при описанной выше сцене на перроне вокзала.
Сергей Ветлин