Каким оно было – наше военное детство

1-35
Совсем недавно мы отпраздновали 75-ю годовщину победы в Великой Отечественной войне. И вот еще одна памятная и трагическая дата нашей истории – 22 июня – День памяти и скорби. Именно в этот день, 79 лет назад, началась война.
Во время моей работы в техникуме на изучение Великой Отечественной войны по программе отводилось 10 часов. Но казалось, что и этого недостаточно для того, чтобы передать всю трагедию, которую пришлось пережить нашей стране, рассказать о массовом героизме и самопожертвовании, терпении и стойкости нашего народа. Ребята с интересом слушали и смотрели кадры документальной военной хроники, вспоминали тех, кто в их семьях воевал или работал в тылу.
Однажды на уроке истории один бойкий 15-летний паренек спросил меня: «Вы были на фронте? А в партизанском отряде не воевали?» Другой тут же возразил: «Ну чего ты спрашиваешь? Да Наталья Михайловна тогда была еще пионеркой!» Завязалась короткая перепалка, а затем все дружно рассмеялись. Это было в 1970-х годах – в жизнь вступало новое послевоенное поколение, знавшее о войне только по фильмам, книгам, рассказам.
Война застала меня, действительно, в пионерском возрасте в подмосковном городе Коломне, куда незадолго до войны мы переехали из Ярославля.
Смотрю на свою школьную фотографию тех лет. Нас семь человек, на всех пионерские галстуки, скрепленные, как тогда носили, металлическими зажимами-значками. Вместе с нами учительница, и на обороте ее рукой написано: «Отличники 3 «А» класса школы №20 г. Коломны». И дата: 1 февраля 1941 года. До войны оставалось совсем немного.
В силу возраста, конечно, невозможно вспомнить все события тех лет, но отдельные запечатлелись в памяти навсегда.
«Когда-нибудь мы вспомним это, и не поверится самим…» – слова этой известной песни из фильма «Белорусский вокзал» приходят на память, когда спустя столько лет мысленно возвращаешься в то далекое прошлое.
В первый день войны, 22 июня 1941 года, я слушала по радио обращение к советскому народу в связи с нападением фашистской Германии на нашу страну, с которым выступил нарком иностранных дел В.М. Молотов.
Утренние радиопередачи несколько раз прерывались объяв­лением: «В 12 часов слушайте важное сообщение». Подумав, что, наверное, будет что-то интересное, я решила дождаться и послушать. И вдруг как гром среди ясного неба! Оказывается, что еще в 4 часа утра, когда все мирно спали, германские войска вторглись в нашу страну по всей границе – от Баренцева до Черного моря, а их авиация бомбила наши аэродромы и города. Ошеломленная этим страшным известием, я побежала на кухню, где по утрам обычно собирались женщины со всего дома. Но уже кто-то опередил меня. Слышался шум, слова «война, война!». Побросав свои кастрюли, женщины разбежались по домам, а затем кинулись в магазины, чтобы запастись продуктами. Полки быстро опустели, и нам досталось только детское питание – сладкий порошок в картонных коробочках. Вскоре были введены карточки – талоны на продукты. Таким мне запомнился первый день войны.
Выступление В.М. Молотова заканчивалось словами: «Наше дело правое, враг будет разбит, победа будет за нами!» Но тогда еще никто не знал, какие жертвы будут принесены на алтарь будущей победы и что до того дня предстоит пройти долгий и тяжкий путь длиной в 1418 дней и ночей.
Закончилась наша мирная жизнь, она вообще как-то сразу стала другой. Даже мы, дети, притихли и не так шумели. Началась мобилизация в армию. Появился приказ о соблюдении светомаскировки: в вечернее время окна завешивались плотными шторами, и уличные патрули строго следили за этим. Электричество в домах еще было, но позднее приходилось пользоваться «коптилками» – это небольшое сооружение, состоящее из фитиля, опущенного в масляный раствор, и огороженное по бокам стеклом.
С керосиновыми лампами стало светлее, но раздобыть керосин было трудно. Оконные стекла заклеивали крест-накрест бумажными полосами, чтобы сохранить их при бомбежках. Подвал в нашем доме был оборудован под бомбоубежище, и вскоре он нам понадобился.
Фронт стремительно двигался на восток. Немецкие войска приближались к Москве. 20 октября в столице было введено осадное положение. На южном направлении наступление было остановлено под Тулой, и следующий удар от нее был нацелен на Коломну.
Все чаще, обычно ближе к ночи, по радио объявлялась воздушная тревога. Пронзительно выла сирена, небо бороздили прожектора, стреляли зенитки – Коломну бомбили. Однажды зажигательная бомба упала недалеко от нашего дома на большом поле, где мы с ребятами часто играли. Очевидно, целью был железнодорожный мост через Оку, но промахнулись. Помню: огненный столб, и в комнате стало светло как днем. У всех жильцов наготове лежали теплые вещи, какая-нибудь еда, ведь в бомбоубежище иногда, ожидая отбоя, приходилось сидеть долго. Дом, в котором мы жили, предназначался сначала для студенческого общежития и имел коридорную систему. До сих пор помню эту суматоху, выбегающих из всех комнат и бегущих по длинному коридору взрослых и детей. Вспоминается и такой, кажущийся мне сейчас смешным, эпизод: меня подняли ночью, опять выла сирена. Спросонья я никак не могла попасть одной ногой в валенок. Но тогда было не до смеха, нужно было торопиться, меня тащили за руку. Так и принесла я этот валенок в бомбоубежище и там уже его надела.
Вот в такой непростой обстановке в городе шла эвакуация предприя­тий в октябре 1941 года. Вместе с коломенским паровозостроительным (ныне тепловозостроительным) заводом, где работал мой отец, мы уезжали в город Киров (бывшая Вятка). Нас собрали в заводском сквере рядом с железной дорогой, на станции Голутвин. На рельсах уже стоял наш состав из товарных вагонов – «теплушек». Внутри, слева и справа, двухъярусные нары, посередине вагона печка-буржуйка с трубой, выведенной наружу через крышу.
Погрузка началась в полночь, освещения, конечно, никакого не было. То и дело раздавались команды: «Это грузить нельзя, оставляйте! Берите только самое необходимое!»
Было очень шумно, плакали маленькие дети, и очень хотелось спать. Помню, как родители в кромешной тьме выбирали из нашей поклажи кое-какие вещи, чтобы взять их с собой. Весь сквер буквально был усеян брошенными сумками и другими вещами, остался даже чей-то шкаф. А с нами все-таки уехали бабушкино зеркало в оправе и медный таз, в котором раньше варили варенье. Как же они нам потом пригодились! В Кирове их обменяли на рынке на продукты. А вот швейную машинку собрать не удалось, так как все винтики, да и другие необходимые вещи остались в том сквере.
Ночью наш состав, наконец, тронулся в путь. Утром разнесся слух: бомбили шедший перед нами поезд. Но мы благополучно доехали до Рязани и оттуда повернули на восток. Ехали через Мордовию, Чувашию. В пути нам приходилось подолгу стоять. Мимо нас шли составы с танками, орудиями и солдатами, ехавшими на фронт, – их пропускали прежде всего.
На некоторых остановках местные жители подносили к вагонам хлеб, картошку, и мы могли пополнить уже подходившие к концу свои продовольственные запасы. Мужчины бегали на станцию за водой, подлезая под вагоны, стоявшие на пути составов.
В конце нашего долго пути, а ехали мы уже две недели, стали чувствовать голод. И когда на вокзале в Перми нас накормили горячей гречневой кашей – это был настоящий праздник.
Наконец, мы прибыли в Киров, и не только мы. Жители этого тихого провинциального города были напуганы наплывом большого количества эвакуированных. Их расселяли по квартирам местных жителей «в порядке уплотнения», как говорили. По городу ходили всякие слухи, и не все охотно принимали к себе незнакомых людей. Когда же пришли по указанному адресу, бабушка-хозяйка не очень большой уютной комнаты наотрез отказалась нас спускать: «Вот на днях вернется из командировки сын, тогда и приходите». Мы так и сделали. Мне запомнилось, как он выговаривал своей матери: «Как тебе не стыдно! Как это ты не пустишь? Идет война, люди бросили все и сюда приехали работать для фронта. А где же они будут жить?» И, повернувшись к нам, сказал: «У этой стены поставим вам кровать, и вот рядом ваш столик. Располагайтесь, вы будете здесь жить». Бабушка молчала, а мы чувствовали себя неловко. Но все быстро уладилось, мы подружились. Родители затемно уходили на работу: завод, выпускавший танки, находился на окраине города. Я училась в 4-м классе, бабушка опекала меня понемногу и, когда мы переезжали, очень сожалела и уговаривала остаться у них.
Нам предоставили отдельное жилье – комнатушку метров шести, которая раньше использовалась как кладовая. Вся мебель в ней состояла из небольшого столика, железной кровати, к которой на ночь вплотную приставляли три стула – на них я и спала. Еще стояла «буржуйка» с трубой, выведенной в форточку.
У нашей хозяйки муж был на фронте, она с двумя детьми жила в одной комнате, а в другой – проходной – разместили эвакуированных ленинградцев. Обе комнаты отапливались из узенького коридора изразцовой печью, и когда хозяйка ее топила, мы собирались погреться. Она умудрялась печь какие-то блины, ставя сковороду прямо к огню, и угощала нас. На каждый блин обязательно была положена щепотка замороженного в небольшой миске молока, которое она скоблила ножом. А мы, дети, прижавшись спиной к противоположной стене, терпеливо ждали своей очереди.
Уроки в школе обычно начинались с того, что завуч вводила в класс «новенького» и представляла: «Это Лида Тернер – она из Таллина, будет учиться в вашем классе». На следующий день: «Это Боря Бримберг с Донбасса», и так чуть ли не каждый день. Класс был переполнен, парты стояли почти вплотную друг к другу. Пробраться к доске было трудно, поэтому мы отвечали на уроках в основном с места. Один раз в день нам давали по белой булочке.
Однажды стало известно, что в город привезли из блокадного Ленинграда больных, истощенных детей. Собравшись небольшой группой и узнав, где они находятся, мы решили их навестить. Взяв из дома немного еды – у кого что было, – мы помчались. Помню, что очень торопились и поэтому всю дорогу бежали. Встретившие нас взрослые все нам объяснили, но к детям, конечно же, не пустили. Через два-три дня стало известно, что нескольких ребят спасти не удалось. Война лишила детей военного поколения самой беззаботной и счастливой поры жизни. Они рано взрослели и становились самостоятельными. Придя из школы, я садилась за уроки, а потом нужно было убрать в комнате, истопить к вечеру печку-буржуйку. Не часто, но иногда родители давали поручение – сходить на базар, что-то купить или обменять на продукты. Мне запомнились местные крестьяне, привозившие на розвальнях круглый черный хлеб, многие еще ходили в лаптях и выглядели какими-то пугливыми.
Вечером, когда родителей не было дома, становилось тоскливо, и однажды я пошла их встречать. Не знаю, как тогда добралась до окраины. Передо мной огромное поле, вдали какие-то здания, там же и завод. Уже темно, а я стою и жду, когда на узкой дорожке покажутся мои родители. Меня, конечно, отругали и запретили уходить так далеко от дома.
В эвакуации мы прожили полтора года. На память о том времени у меня хранится похвальная грамота за 4-й класс, а 5-й заканчивала уже в Мытищах. В Коломну мы уже не вернулись, в апреле 1943 года родители были командированы на завод №40 (ныне «Метровагонмаш»). Отец всю войну проработал технологом в кузнечном цехе, у него было много рационализаторских предложений. Мама была лаборантом в цехе №63 и часто уходила на работу в ночную смену.
В годы войны в школах создавались тимуровские команды. Они помогали семьям фронтовиков, собирали для бойцов на фронт подарки, навещали раненых в госпиталях. Их труд являлся детским вкладом в нашу общую победу, ведь дети тоже старались приближать этот день, как могли.
После уроков мы, ученики школы №1 – члены тимуровской команды, шли к семьям фронтовиков в Рупасово, Челноковский поселок (сейчас – район Пролетарских улиц). Мальчики пилили дрова, девочки помогали по хозяйству, носили воду. В 6–7 классах мы также работали на прополке на колхозных полях. У людей, переживших войну, от тех лет сохранилось еще воспоминание о постоянном чувстве голода. Нормы продуктов (сахар, крупа, жир), выдаваемых по карточкам, были небольшими, и на месяц их не хватало. Хлеба детям полагалось 400 г, по рабочим карточкам больше – 600 г. За продуктами (в день) нужно было ходить в магазин на ул. Колонцова, он находился в том здании, где сейчас типография. Порой приходилось часами ждать в очереди, пока привезут горячий, только что испеченный хлеб. Подспорьем тогда служили огороды. Большое поле, где сейчас городской парк, было поделено на небольшие участки, и жители сажали здесь картошку. Выращивали ее и на том месте (тогда это был небольшой пригорок), где сейчас находится магазин «Рубин». А у нашего дома посадили турнепс (кормовая культура), и мы с удовольствием его грызли: сладковатый на вкус, он возмещал нам недостаток сахара. Но зато каково же было первое ощущение от давно забытого вкуса бутерброда – белого хлеба со сливочным маслом и сладким чаем! Это было, правда, уже после войны.
Она закончилась, мы выстояли и победили! И вот он пришел, этот долгожданный день Победы. Невозможно передать всеобщее ликование, царившее в тот день. Было, конечно, и много слез, не у всех близкие вернулись домой.
Мы все классом поехали в Москву, хотелось попасть на Красную площадь. Электрички шли переполненными, люди висели на подножках. Выйдя из метро на Манежную площадь (она еще не была застроена), увидели такую картину: площадь заполнена народом, играет музыка, люди смеются, поют, пляшут. Военных не пропускают, их тут же хватают и с криком «Ура!» начинают качать. Над площадью висел поднятый на аэростате портрет Сталина в форме генералиссимуса. Проходы на Красную площадь у Исторического музея были заполнены людьми, и попасть туда нам не удалось. Грандиозный праздничный салют мы смотрели в парке культуры им. Горького.
Известный диктор Всесоюзного радио Юрий Левитан вспоминал, как они в тот день, выйдя из Кремля с правительственным сообщением об окончании войны, с трудом пробирались через сплошную толпу к зданию ГУМа, где тогда находилась радиостудия. Их просто не хотели пускать: «Куда вы? Стойте рядом с нами и слушайте. Сейчас будут передавать важное сообщение». И оно прозвучало по всем радиостанциям страны. Неподражаемый голос Левитана знали все: подписан акт о полной и безоговорочной капитуляции фашистской Германии, 9 мая объявлялось Днем Победы, днем всенародного торжества.
Великая Отечественная война – героическая и трагическая страница нашей истории. Победа была достигнута ценой огромных жертв и нечеловеческих усилий всего народа. Мы потеряли 27 млн. наших соотечественников. Более 14 тысяч мытищинцев не вернулись с фронта. Стране был нанесен колоссальный материальный ущерб.
Время неумолимо, уходит из жизни военное поколение, которое сейчас мы называем поколением победителей. Это они, наши ветераны, в годы войны приняли на себя ответственность за судьбу страны, отстоя­ли независимость своей родины, а в послевоенные годы поднимали страну из разрухи. Помнить об их подвиге – наш священный долг. Многих уже нет. Но в День победы, 9 мая, они идут в одном строю с живыми – своими детьми, внуками, правнуками – в «Бессмертном полку».
Как завещание потомкам звучит «Реквием» Р. Рождественского:
Люди! Покуда сердца стучатся, –
помните!
Какою ценой завоевано счастье, –
пожалуйста, помните!

Наталья Товстуха
0
Мытищинские герои. Вера Волошина
Мытищинские герои. Афанасий Белобородов

Обратная связь